предыдущиевступление раз
два

раз
два
три
четыре
пять
шесть
семь
восемь
девять
десять
одиннадцать
двенадцать
тринадцать
четырнадцать
пятнадцать
шестнадцать
семнадцать
восемнадцать
девятнадцать
двадцать
двадцать один
двадцать два
двадцать три


это бытовуха. она связует

Еще говорили, что это с теми новыми виноградниками на землю Старого Плато завезли незнакомую в этих краях корневую куколку: мелкую, не всякий глаз разглядит, золотую тлю, что и жила-то невидно особо, на корнях, и на следующее уже лето этой невидной жизни обернулась кругами корневой гнили по старым виноградникам на том склоне, много беды принесшей и всем концам Нижней Горички и ее соседям.
Сам-то Ралица об этом знал - что специалистов из лехтев позвали из первых, Стэблика-старший из виноградного угла и дядька Цюэ, Цюэ Пришлый, поехали, но помочь многим не смогли - насекомое было естественного происхождения, только что здешним местам незнакомое. И опасное. А то, прибыв обратно, оба сами вызвались добровольно в карантинной "душевой" три дня просидеть, не всякий выдержит. Оказалось не так, чтобы нужно: это уже прибывшая верхняя городская инспекция по эпидемиям успокоила, что по камням Этэрье эта зараза особо не пройдет, и вообще то, что умудрилось врасти здесь, в эти скалы, само любую куколку сожрет. тык?Ралица видел, он с той инспекцией как раз на виноградник ходил, у Цюэ-то сын и дочь давно отбыли, сын так еще дальше города, куда-то совсем вовне, и на подработку тот охотно приглашал молодых Этэрье, особенно способных потихоньку распознать, что делает внешний специалист.
Это там Ралица узнал, что Цюэ в Нижней Горичке советовал не только доступные меры решения принять: умирающие кусты совсем вырыть и сжечь, ямы из-под них и все ближайшее залить наиболее доступной обеззараживающей "вонючкой", - но и сгонять до ближайшего поста инспекции за специалистом и профильными средствами... И что пока в Горичке жались - ну а то ж оно за выплаты, да и чего доброго опять с карантином…Жались они долго, не одну долю года, пока инспекция сама не дошла, вот эта самая верхняя, городская - посчитала, под полный карантин – треть: вырывать, жечь и забыть. Еще треть, по сортам уже - под полный контроль, это значит - беда им на ярмарках, совсем беда... Ралица помнил –инспектор и лехта Цюэ трепались, пока сам он, Ралица, бегал помогать с "сетью" детектора, запоминал старательно... Было сказано, если сможет, самому разрешат прикинуть, как такое собрают и работает. Больше, правда, ничего не думал.

Еще помнил о том, что той осенью, к Утру Года, потихоньку... ну, в Этэрье подводы три поодиночке прибывали. Как раз поменять, городского им даже поменять, - взамен на бочки вина и разного. У кого быстрого вина просили – там обговоренное платили… А им вот на бочку лучшей живанинки почти рабочий учебный модуль передающего поменяли. Подлатать удалось. Ралица тогда - даже к дяде Гончару бегал,сам не разобрался, а сначала спрашивал, когда застать можно, Ралица знал, он же не спросит, что по закону, можно ли лехтев по закону...

Дядя Гончар мало что не спросил - дядька Оран, что в тот вечер пугал "неизбывного практиканта", шлепнув комом глины о круг так, что птицы с неба попадали... и ворчал, что никто ему не ответит, зачем такие грустные дураки сидят у власти... на его неловкое: "Дядя Гончар, я спросить хотел, у нас, у меня... я схему покажу, что сломалось? Я должен починить, а я не знаю, как", - оценил и смеялся громко: "О, и ты вляпался? Только ты пообогнал. Я разобрать пытался… ну вот в том возрасте, когда ты на меня с дерева упал. И даже почти там же умудрился сломать... это просто. Старый знакомый, как бы того моего не постарше. Сейчас поясню. И еще пару хитростей". Дядя Гончар, забыл, что его так злило, увлекся, разбирал, рисовал, даже из тонкой тянутой проволоки крутил, как это правильно. Ралица и не рассказывал, что это выплата. И не потому, что смог вспомнить, что этот обмен такой, ну, не самый законный. Там, где закон не смотрит. Потому что в интересное знание закопался. Оказалось не очень многим сложней, чем светильник запаять.
Но новым умением приятно было похвастаться. Он и сделал, и похвастался, и что схемы унес и для школы оставил, тоже, и похвалу папы Мрежека заслужил, знание даже вслух признали редким и полезным. И шутили они тогда еще весело. Как два взрослых. Что равновато люди в той стороны горы к ним за бочками поехали, иная бочка в погребе ждет - не год, не звездный... не один карантин на виноградниках переживет.
А что той осенью про бочки из Этэрье на Пшеничном склоне и в Горичке точно не очень-то шутили, это Ралица потом узнает. Не вообще не потому, что били - хотя и побили бы, потому что над общей бедой дурак ржет, а дураков бьют, чем найдут, плакать не велят и потом не подбирают... Их вот... шуточек про бочку они не слышали. Потому что такая беда – уже думали по горам – и отрастала.
И в Этэрье думали: это мама Ралицы, Колишна, пока они про бочку смеялись, со старшей медиком Цватанкой разговор вели, что это хорошо, передающий, удобней будет учить - младшую Лопушочка, уже выросшую, и младшую Корененочка с остальными. И еще о том, что не к добру оно все-таки, не к добру, не плакать бы им потом.

Потом Ралица тоже смеялся. Не слишком уже весело, но повеселей, чем в годы после – ну и что делать-то было. Что вовремя передающий починил. Когда на Старое Плато грохнулась та первая зима. Наступила - тихой белой лапой, ледяной, большой, до иных селений было - и в больших сапогах не пробиться, кто ходил, говорили: перевалы встали. А они вот почти от Somilat до тихого праздника жили в полутора нижних теплых комнатах, люди и младшие звери, и не только люди и звери, но и прибегающие младшие людей, из Красильного угла и Резчикова, изредка из Ковровых, у тех зима была ой, рабочей, - посидеть, задания погрызть, к передающему, с наставником. И то, старостин зал, он же школа, расходным варварством было в такую погоду обогревать, говорили старшие. А еще говорили - не последняя такая зима, и как бы не упало что похуже. Нет, в ту зиму персиковое деревце еще устояло, хоть и захирело, как Ралица его ни берег.

В ту весну еще по всем местам Старого Плато надеялись, что после больших снегов год будет с водой, сытый, в ту весну еще потихоньку за молодняком винограда приехали, не из Горички, из Рыжего Верха, что летом погорел.Но потеплело быстро, в неделю все снега снесло, пролилось так, что с верхних прудов Ралица с друзьями, кто покрепче, бегал задвижки выбивать, как бы все не смыло. Так что и с нещедрых ручьев Этерье в нижние реки лилось – аж Рыбачий камень полностью вода унесла, на три разбился и внизу лег.А что в долинах было – про то не слышали много, не доехали тогда на ярмарку…

Но лето вжарило - утомительное, общей сковородкой все горы нагрело, еле расщедрившись на две грозы. И Цюэ Пришлый, в ту пору Ралицу тоже затребовавший себе в наставляемые, Ралица подозревал, потому что с зимой старший крепко посадил спину и по вешкам, мачтам да колодцам ему было - не налазаться, а Ралице что - удовольствие... вот и высказывался, и тоже невесело, что похоже у тех, кто тут нам погоду регулирует – совсем властно, регулятор разболтался, только крайние показатели берет. И не шутил, когда у говорил –к новой осени-зиме советует Семье Этерье запасаться всем, включая шишки, дальше по опыту может быть и хуже.

Дальше было хуже. Леса горели уже в то лето, иные поселки на той стороне, где лесам есть, куда гореть, пожары задевали.И летом подряды на работу были печальны, кроме прощальных служб и земляных работ, осенью тоже работы не прибавилось. Ну, мясо "поминальных свиней"сушили, кур приберегали пока, живанинку варили, с виноградниками перед зимой плотно возились, зиму ждали гадкой, зима была гаже. Подходила после длинной, болотной осени, зябкой, холода принесла как бы не больше и сильно меньше снега. Ралица в тот год с медиками туда, за перевал, ехал, на присланном передвижном… Вниз катились, вверх – кто еще на ком ехал…Той зимой вымерзло персиковое деревце.

А потом как вдарило лето... И Ралица еще и знать не мог, что это то самое лето. Хотя лето было такое, что камни Черепашьей горы постанывали и плакали от жары.

В том, что в Этэрье злые сухие годы пережили проще, чем соседи, Ралица знал - больше помогло упорство рук... давнее-давнее на земле "земли Того, Кто держит все земли". В старые времена, когда никого из них не было на свете, и прадедов и их прадедов не было, когда в этих землях ставили храмовый квартал, местные властные и сход всех земель решал, куда. А кто ж пожелает своей доброй земли отрезать - принадлежащим.
Ну, настолько честно это, надо думать, люди на том сходе это не назвали. Понятно, что разумным людям - обосновывали там - просто так было не под силу освоить Корягину долину, а полностью ему принадлежащих на их-то теперь земле Тот, кто Держит все земли, глядишь, не оставит - тайными умениями, рабочими руками - ну и тем обеспечением, что, как твердо знают в этих горах, имеет любой из людей, да не совсем. Стало быть, лехтев-то освоят - долину, которая так и стояла ничейной, никто не позарился, где сверху темные злые скальные откосы всасывали в себя воду, рождали кривые елки да мох, и били вонючие ключи недоброй воды, а снизу - скалы звенели от зноя, высыхала и полынь, и грелись ящерицы.

Принадлежащие - а куда им было деваться - освоили. Тайные храмовые знания об этом не говорят ничего, не доступного обычным разумным - топор, кирка, лопата, и много-много труда, до такого пота, что с каждого взрослого Семьи можно два мешка соли на зиму было заготовить. Ралица это только знал - из историй о бывшем и обязательного набора хроник, он-то жил в тихие времена, в ровные времена, считавшиеся устоявшимися и благоприятными для долины, до его рождения сменившей имя - ей было позволено называться по Семье храмового квартала, долиной Этэрье, а про Семь ручьев потом сказали люди... В те давние годы мастерство, доступное разумным и разрешенное лехтев, стало просто хорошо работающим способом привезти в дом лишней еды, которой не хватало, а там шаг за шагом и дальше пошло – мастеров спрашивать стали по поселкам, по ближним долинам. За то время, пока лехтев эс Этэрье и их руки делали на своей земле все остальное: пробивали водостоки и приучали к работе водопады, дробили скалы, таскали землю, создавали из наменяного - первые сады и виноградники, и снова грызли скалы, приносили землю, приводили воду...
Чтобы правнуки их правнуков, и Ралица из них не последний, всегда знали, что воды немного, но никогда не ждали от нее ли, без нее беды. Даже во второе сухое лето, когда бесполезно было приходить до дома старосты и спрашивать, что там ждет с погодой - дождя ждать не с чего, а то, что там, с другой стороны Старого плато гонит, это не облака, не туман, это дым, лес горит, хорошо, если еще только лес - раз опахивать не зовут, надо думать, только лес, или звать некому...

Ралица тем утром и не думал вообще про Нижнюю Горичку, и не думал сильно про жару, будешь думать - доймет сильнее. И про историю Этэрье не думал, конечно, что об этом думать, если оно есть? Ралица шел, подмурлыкивал легкую дорожную песенку, которой не мешал мелкий камешек во рту - взял, по привычке, чтоб мешал родиться жажде - шел, тоже не очень думая о том, что предстоит самая легкая и непыльная из летних работ - подняться до самых дальних пастбищ, проверить, как на верхних каналах запруды и водостоки, ну, и уже для себя - если дело удачно и в прудах на каналах богато карпов, прихватить одного-двух, приболевшему дядьке Цюэ на пользу. Вот как раз о прудах думал - после дороги нырнуть в верхний, холодный будет удовольствием... и еще потренироваться рыбу ловить если ты с чем ты есть, вроде уже получалось... ну, если и штанами...
Работа, что ему выпала на тот день, знал Ралица, многого не требует - глядишь, не виноградник, не поле, не рабочий двор,а что дорога - зверю упахаться, так то зверю - Ралица по-прежнему был легок во всех подъемах по тропкам Старого Плато и про него не раз шутили, что горную козу он пешком догонит, не запыхавшись. Лезть там было долго, ой, долго, верхние прямые тропы и те горные козы не сочли бы за лёгкий путь, кружной тропой для зверей путь был в три раза длинней и...ну, сам Ралица считал, что ничуть не менее опасным.

Но и крутой подъем заканчивался, земля у начала дальних пастбищ лежала плоской, затягивалась молоденьким леском, и то - верхние края своей земли эс Этэрье посещали не так и часто. Когда Ралица родился, своих зверей туда гоняли две-три приречные, прилесные семьи, а как их бог их позвал и отправил в город - так про настолько долгие летние перегоны думать не нужно было. Даже с этим летом - не нужно. Если, конечно, Ралица вот пройдет вдоль всех водосбросов и заслонок, куда подойдет, куда занырнет, где подтянется, ничего не поленится проверить. Воды и травы зверям людей и так хватит, остальное нужно оставить зверям и лесу. "Им с другой стороны гор тяжело", - продолжали старшие.

Ралица и шел, шлепал, мелкие рощицы кривых дубов то поднимались, то исчезали, было то влажней, то солнечней, а одинаково жарко, стрекотали цикадки, журчали стрекозки, Ралица был доволен, что работа мокрая, и что путь идет под уклон, к запрудному ручью, а там уже недалеко и до долгожданных прудов с холодной водой и карпами. И он мурлыкал песенку для дороги, думал про рыбу и воду... не больше. Когда показалось - его песенке отвечают. Он задумывался - про эхо и звуки воды, проверял тем голосом, каким подобает петь у ручьев - ладно, что пел невовремя... Прислушивался - голос снова возникал. Над ручьем. Не эхом - женским голосом. Ралица успел даже вспомнить, что у местных разумных есть немало историй о возможно бывающем, где вспоминают про хранительниц источников, их разнообразный нрав и интерес к разумным, особенно молодым мужчинам, успел улыбнуться тому - что ну наверно дух того ручья, что прадеды его прадедов создавали из гнилого болота к нему должен быть благосклонен...

И, не иначе, был...